Колесо Закона вращается неспроста —
Чу! Зубами скрежещет великая Пустота…"
— Дайто Кокуси (XIV в.)
Ниндзя в буквальном переводе значит «лазутчик». Корень слова нин
(или, в другом прочтении, синобу) — «красться». Есть и другой оттенок
смысла — «претерпевать, выносить». Отсюда происходит и название самого
сложного, самого загадочного из всех воинских искусств. Нин-дзюцу —
искусство шпионажа, о котором могли бы только мечтать разведывательные
службы XX в.
Прошедшие
сверхчеловеческую по трудности физическую и психическую подготовку,
прекрасно владеющие всеми приемами кэмпо без оружия и с оружием ниндзя
легко преодолевали крепостные стены и рвы, часами могли оставаться под
водой, умели ходить по стенам и потолку, сбивать с толку погоню,
сражаться с безумной отвагой, а если надо — молчать под пытками и
умирать достойно. Шпионы и диверсанты, продающие свой труд тому, кто
больше заплатит, ниндзя подчинялись неписаному кодексу чести и нередко
шли на смерть во имя идеи. Объявленные людьми низшего сорта (хи-нин),
париями, стоящими вне закона, они внушали невольное уважение самураям.
Многие предводители кланов оспаривали благосклонность опытных ниндзя,
многие пытались привить своим дружинникам опыт нин-дзюцу. И все же
военный шпионаж на протяжении веков оставался уделом избранных, родовым
промыслом узкого круга незаменимых специалистов, клановым «ремеслом».
Нин-дзюцу, безусловно, связанное с эзотерической практикой ряда
китайских школ у-шу, таит много загадок не только для историков, но и
для врачей, биологов, химиков, физиков, инженеров. То, что нам известно,
лишь верхушка айсберга, основание которого уходит в темные глубины
мистики, в космические бездны парапсихологии.
Лишь в недавнее время появились отдельные работы, проливающие свет на
тайны нин-дзюцу. Это прежде всего книги Д. Дрэгера «Нин-дзюцу —
искусство быть невидимым», Д. Дрэгера и Р. Смита «Азиатские боевые
искусства» и Э. Эдамса «Ниндзя, невидимые убийцы». Все они основаны
главным образом на исследованиях Хацуми Масааки, наследника
средневековых ниндзя.
Традиция возводит родословную нин-дзюцу к началу нашей эры, но
реальные признаки существования таинственных горных общин в Центральной
Японии прослеживаются не ранее VII в.
Первые сведения об организованном военном шпионаже под руководством
Митиноуэ-но Микото относятся к периоду правления императрицы Суйко
(593—628). В эти годы принц Сётоку Тайси вел войну против
могущественного феодала Мория за провинцию Оми. Кстати говоря, принц был
весьма просвещенным государственным деятелем и ревностным
пропагандистом буддизма. Легенда гласит, что сам Бодхидхарма, закончив
свои дела в Китае, появился в 622 г. под видом нищего в Японии,
побеседовал с Сётоку Тайси и даже обменялся с ним стихами. В ходе
военных действий принц послал в расположение вражеских войск лазутчика
Отомо-но Сайдзин. Шпион вернулся с ценной информацией, за что был
удостоен почетного звания Синоби (то есть Соглядатай). Отсюда и пошло
синоби (или нин-)-дзюцу.
По всей вероятности, процесс выделения ниндзя в обособленный
социальный слой, в замкнутую касту шел параллельно со становлением
самурайского сословия и почти тем же путем. Однако, если самурайские
дружины поначалу формировались на северо-восточных границах из
отходников и беглых простолюдинов, то некоторые беглецы предпочитали
скрываться вблизи от родных мест. Возросшая мощь самурайства
впоследствии позволила ему занять независимое положение в общественной
жизни Японии и даже прийти к власти, между тем как разрозненные группы
ниндзя никогда не представляли и не могли предствлять сколь-нибудь
значительной военной и политической силы. Ряд японских историков
определяют ниндзя как воинов-земледельцев (дзи-дзамураи). И в самом
деле, на начальном этапе развития они имели много общего с самурайством.
Но уже в эпоху Хэйан (VIII — XII вв.), знаменовавшуюся правлением
дворцовой аристократии, гордые буси считали наемных лазутчиков опасным
деклассированным элементом. Время от времени местные феодалы и
правительственные войска устраивали настоящие облавы на ниндзя, разоряя
их лагеря и селения, убивая стариков и детей.
Опорные базы ниндзя были разбросаны по всей стране, но естественным
центром нин-дзюцу стали лесистые окрестности Киото, горные районы Ига и
Кога. Начиная с эпохи Камакура (1192—1333) лагеря ниндзя часто
пополнялись за счет ронинов, служилых самураев, потерявших своего
сюзерена в кровавых междоусобных распрях. Со временем, однако, доступ в
горные общины был почти прекращен, поскольку содружества вольных
наемников постепенно перерастали в секретные клановые организации,
скрепленные узами кровного родства и присягой на верность. Каждая из
таких организаций становилась уникальной школой воинских искусств и
культивировала оригинальную традицию нин-дзюцу, именуясь, как и
самурайские школы бу-дзюцу, рю. К XVII в. насчитывалось около семидесяти
кланов ниндзя. Из двадцати пяти наиболее влиятельных выделялись по
масштабам Ига-рю и Кога-рю. В каждом клане из рода в род передавалась
своя традиция воинских искусств.
Будучи исключены из государственной системы феодальных отношений, ниндзя
выработали свою иерархическую классовую структуру, отвечавшую
потребностям такого рода организаций. Во главе общины стояла
военно-клерикальная элита (дзёнин). Иногда дзёнин контролировали
деятельность двух или даже трех смежных рю. Руководство осуществлялось
через среднее звено – тюнин, в обязанности которого входила передача
приказов, подготовка и Мобилизация рядовых исполнителей, нижнего звена
(гэнин). История сохранила имена некоторых дзёнин времен позднего
средневековья: Хаттори Хандзо, Момоти Сандаю, Фудзибаяси Нагато.
Положение высшего и среднего звена варьировалось в зависимости от
общины. Так, в клане Кога реальная власть была сосредоточена в руках
пятидесяти семейств тюнин, каждое из которых имело под началом от
тридцати до сорока семейств гэнин. В клане Ига, наоборот, все бразды
правления были сосредоточены в руках трех семейств дзёнин.
Залогом благополучия общины являлась, разумеется, секретность,
поэтому рядовые лазутчики, исполнявшие самую трудную и неблагодарную
работу, получали минимум информации о верхушке иерархической пирамиды.
Зачастую они даже не знали имен своих дзёнин, что служило лучшей
гарантией неразглашения тайны. В случае если ниндзя приходилось
действовать несколькими группами, связь между ними осуществлялась через
посредников, и никакие сведения о составе соседних групп не сообщались.
Работой по налаживанию явок, строительству укрытий, вербовке
осведомителей, а также тактическим руководством всеми операциями ведали
тюнин. Они же вступали в контакт с нанимателями — агентами крупных
феодалов. Тем не менее договор заключался между дзёнин и самим даймё.
Полученное вознаграждение за услуги также передавалось главе клана,
который распределял деньги по своему усмотрению.
Громкую славу искусству шпионажа снискали прежде всего гэнин, большей
частью безвестные исполнители сложнейших поручений, преодолевавшие
опасности и боль, на каждом шагу рисковавшие жизнью за мизерную плату
или просто «из любви к искусству». В случае поимки тюнин еще мог
надеяться на спасение, пообещав выкуп или продав за жизнь часть важных
документов, но участь рядового ниндзя была решена — он испускал дух в
страшных мучениях. Самураи, верные законам рыцарской чести, не пытали
военнопленных благородного происхождения. Редко унижались они и до
истязаний простолюдина, на котором можно было разве что испробовать
остроту клинка. Другое дело ниндзя, парии среди людей, хитрые и злобные
бестии, всегда наносящие удар исподтишка, лесные оборотни, владеющие
дьявольскими приемами рукопашного боя и колдовским искусством
перевоплощений. Если один из этих «призраков» попадался в руки стражи
живым, что случалось крайне редко, его допрашивали с пристрастием,
проявляя садистскую изощренность. С неудачливых ниндзя сдирали кожу,
посыпая раны солью, поджаривали на медленном огне, отрезали один за
другим пальцы рук и ног, а затем и сами конечности, подвергали
«муравьиной пытке», привязывали к полому металлическому столбу, внутри
которого горел огонь.
Пользовалась популярностью такая пытка. Человека привязывали к
«растяжке» на полу. Над ним был укреплен небольшой блок с перекинутой
через него веревкой. К одному концу веревки подвешивался котелок с
кипящим дёгтем, другой конец давали жертве в зубы, после чего начинали
колоть ее мечом. При конвульсиях горячий деготь проливался на тело.
Тех, кто молчал до конца, обрекали на долгую и мучительную смерть.
Например, следуя китайским образцам, жертву превращали в
«человека-свинью» — отрубали руки и ноги (останавливая кровотечение),
выкалывали глаза, протыкали барабанные перепонки, вырывали язык и в
таком виде «отпускали». В другом варианте пленника, намертво
привязанного к деревянной раме-распорке, подвешивали по принципу качелей
в сидячем положении над заостренным ростком бамбука, который вскоре
достигал критической высоты. Для ускорения процесса веревку поливали
водой, чтобы она провисала. Тех, с кем были особые счеты, варили в воде
или в масле на медленном огне, с перерывами, так что казнь порой длилась
больше суток.
Как правило, неудачливые шпионы, зная, что их ожидает, предпочитали
покончить с собой, не дожидаясь пыток. Этикет нин-дзюцу требовал до
неузнаваемости изуродовать свое лицо и вообще уничтожить все признаки,
могущие способствовать идентификации рю. Если же обстоятельства этому
препятствовали (например, ниндзя попадался в подвесной капкан-петлю или
был оглушен) и если мучения становились невыносимы, оставалось последнее
средство — откусить себе язык, что вызывало болевой шок и бурное
кровотечение с летальным исходом.
Тем не менее, хотя ниндзя с детства приучались не дорожить жизнью, никто
из них, конечно, не торопился отправиться в мир иной и возродиться в
лучшем случае цветком или бабочкой. Со своей стороны они делали все
возможное, чтобы избежать подобной участи. Понимая, что все рискованные
предприятия зависят не столько от храбрости, сколько от квалификации
участников, дзёнин всячески радели о воспитании подрастающего поколения и
подготовке кадров.
Плоды их усилий выражались в серийном производстве
суперменов-разведчиков, каждый из которых воплощал в себе самые
причудливые фантазии современных сочинителей детективов.
Тренировка ниндзя начиналась с младенчества. У родителей не было выбора,
ибо карьера ребенка диктовалась принадлежностью к касте отверженных и
успех в жизни, то есть выдвижение в ряды тюнин, зависел исключительно от
личных качеств бойца.
Физическая подготовка начиналась с колыбели. В доме плетеная люлька с
малышом обычно подвешивалась в углу. Родители время от времени
раскачивали люльку сильнее, чем было необходимо для укачивания, так
чтобы она ударялась бортами о стены. Ребенок на первых порах пугался
сотрясения и плакал, но постепенно привыкал и инстинктивно сжимался в
комочек при толчке. Через несколько месяцев упражнение усложнялось:
ребенка вынимали из люльки и подвешивали в свободном состоянии «на
вожжах». Теперь при ударе о стенку он должен был не только
сконцентрироваться, но и оттолкнуться ручкой или ножкой. Сходные игровые
упражнения проделывались и в обратном порядке, когда на ребенка катили
мягкий, по довольно тяжелый шар. Подчиняясь инстинкту самосохранения,
малыш поднимал руки, чтобы защититься, «ставил блок». Со временем он
начинал находить вкус в такой игре и уверенно расправлялся с
«противником».
Для развития вестибулярного аппарата и мышц младенца периодически
раскручивали в разных плоскостях или, взяв за ноги и опустив головой
вниз, заставляли с маху «выходить в стойку» на ладонях взрослого.
В ряде рю юный ниндзя в полугодовалом возрасте начинал заниматься
плаванием и осваивал технику плавания раньше, чем ходьбу. Это развивало
легкие и давало прекрасную координацию движений. Привыкнув к воде,
ребенок мог часами оставаться на поверхности, нырять на большую глубину,
задерживать дыхание на две-три минуты и более.
Для детей от двух лет вводились игры на быстроту реакции: в «цап-царап»
или «сороку-воровку» — требующие мгновенного отдергивания руки или ноги.
Примерно с трех лет начинался специальный укрепляющий массаж и
постановка дыхания. Последнему придавалось решающее значение во всем
дальнейшем тренинге, напоминавшем китайскую систему ци-гун.
Как и в китайских школах кэмпо, вся подготовка ниндзя осуществлялась в
рамках триединства Небо-Человек—Земля и основывалась на принципе
взаимодействия пяти стихий.
Как только ребенок обретал устойчивость на земле и на воде, то есть мог
хорошо ходить, бегать, прыгать и плавать, занятия переносились в «Небо».
Сперва бревно средней толщины укреплялось горизонтально над самой
поверхностью земли. На нем ребенок разучивал несколько простых
гимнастических упражнений. Постепенно бревно поднималось все выше над
землей, одновременно уменьшаясь в диаметре, а комплекс упражнений
значительно усложнялся: в него входили такие элементы, как «шпагат»,
прыжки, перевороты, сальто вперед и назад. Затем бревно заменялось
тонкой жердью, а со временем – натянутой или провисшей веревкой. После
таких тренировок ниндзя ничего не стоило перебраться через пропасть или
замковый ров, перебросив веревку с крюком на противоположную сторону.
Отрабатывались также приемы лазанья на деревья с голым стволом (с
веревочной петлей вокруг ствола и без нее), прыжки с ветки на ветку или с
ветки на лиану. Особое внимание уделялось прыжкам с высоты и в высоту.
При прыжках с высоты шло медленное, осторожное наращивание сложности с
учетом возрастных особенностей организма. Существовали также различные
способы амортизации удара при падении с помощью ног, рук я всего тела (в
перевороте). Прыжки с высоты 8—12 м требовали специальных «смягчающих»
сальто. Учитывались и особенности рельефа: так, на песок или торф можно
было прыгнуть с большей высоты, на каменный грунт — с меньшей.
Благоприятным фактором при «высотных» прыжках были деревья с густой
кроной, которая могла спружинить и дать возможность ухватиться за ветку.
Отдельной дисциплиной были прыжки в воду.
Прыжки ниндзя в высоту, о которых сложено немало легенд, строились
главным образом на регулировке дыхания и умении мобилизовать ки. Однако в
детстве осваивалась лишь техника движений. Существовало много способов
прыжка в высоту, но предпочтение всегда отдавалось прыжку «перекатом»,
руками вперед, с сальто или без него, с разгона или с места. В подобных
прыжках, которые служили для преодоления небольших препятствий —
заборов, повозок, вьючных животных, а иногда и цепи преследователей,
важно было, приземлившись, сразу выйти в боевую стойку. Прыжки в высоту
обычно отрабатывались на простейшем «тренажере» — вместо планки ребенок
должен был перепрыгнуть через куст колючего кустарника, но на
«экзаменах» использовалось и настоящее оружие, о которое, в случае
неудачи, можно было серьезно пораниться. Столь же кропотливо
отрабатывались прыжки с шестом, который позволял в мгновение ока
перемахивать через стены высотой в несколько метров. Прыжки в длину
через глубокие рвы и «волчьи ямы» должны были воспитать способность не
бояться глубины и навык приземления не только на ноги, но и на руки с
подтягиванием. Особый раздел составляли «многоступенчатые» прыжки. В
качестве подготовительного упражнения к ним следовало освоить бег по
вертикальной стене. С небольшого разгона человек пробегал по диагонали
вверх несколько шагов, стараясь по возможности сохранять равновесие за
счет большого угла к поверхности земли. При должном навыке ниндзя мог
таким образом взбежать на трехметровую скалу и остановиться на гребне
либо, резко толкнувшись от опоры, прыгнуть вниз и неожиданно атаковать
противника. В китайском цюанъ-шу такой прием получил название «тигр,
прыгающий на утес». Другим вариантом многоступенчатого прыжка был заскок
на невысокий (до 2 м) предмет, который служил как бы трамплином для
следующего, финального прыжка на общую высоту до 5 м. Такая техника в
сочетании с использованием миниатюрных портативных пружинящих трамплинов
нередко создавала иллюзию «полета по воздуху».
Развитие силы и выносливости служило основой всех тренировок ниндзя.
Здесь одним из наиболее популярных упражнений для детей было
«подвешивание» на ветке дерева. Цепляясь двумя руками (без помощи ног)
за толстую ветку, ребенок должен был провисеть несколько минут на
большой высоте, а затем самостоятельно вскарабкаться на ветку и
спуститься по стволу вниз. Постепенно время «виса» доводилось до часа.
Взрослый ниндзя мог таким образом висеть на внешней стене замка под
самым носом у часовых, чтобы, улучив удобный момент, пробраться в
помещение. Естественно, практиковались многочисленные отжимания,
поднятие тяжестей, хождение на руках.
Одна из загадок нин-дзюцу — хождение по потолку. Сразу же оговоримся,
что ни один ниндзя не умел ходить по обычному гладкому потолку. Секрет
заключался в том, что потолки японских комнат украшены открытыми
рельефными балками и стропилами, проходящими на небольшом расстоянии
друг от друга. Упираясь руками и ногами в параллельные балки или же
цепляясь при помощи «кошек» за одну балку, повиснув спиной к полу,
ниндзя мог перебраться через всю комнату. Тем же манером, но уже
прыжками, он мог взобраться вверх, упираясь в стены домов на узкой
улочке или в коридоре замка.
Одним из любопытных аспектов обучения ниндзя был бег на разные
дистанции. Марафонский бег был нормой для любого ребенка в возрасте
10—12 лет: он покрывал за день несколько десятков километров почти без
остановок. Такого рода навыки требовались не только для того, чтобы уйти
от погони, но и для передачи важных сообщений. На очень больших
расстояниях применялся принцип эстафеты. В спринте индикатором
«достаточной» скорости служила обычная соломенная шляпа. На старте
следовало прижать шляпу к груди и, если она оставалась там прижатая
потоком встречного воздуха до самого финиша, зачет считался сданным. Бег
с препятствиями мог принимать самые разнообразные формы. На трассе
ставили барьеры, капканы и ловушки, протягивали веревки в траве,
вырывали «волчьи ямы». Юный ниндзя должен был, не прерывая движения, на
ходу подметить следы присутствия человека и обогнуть препятствие или
перескочить через него.
Для того чтобы передвигаться по территории противника, мало было уметь
хорошо бегать — нужно было учиться ходьбе. В зависимости от
обстоятельств ниндзя мог использовать один из следующих способов ходьбы:
«крадущийся шаг» — мягкое, бесшумное перекатывание с пятки на носок;
«скользящий шаг» — обычный способ перемещения в кэмпо дугообразными
движениями стопы; «уплотненный шаг» — перемещение по прямой, носок
вплотную прижат к пятке; «прыжковый шаг» — мощные толчки ногами,
напоминающие технику «тройного прыжка»; «односторонний шаг» — прыжки на
одной ноге; «большой шаг» — нормальный широкий шаг; «малый шаг» —
передвижение по принципу «спортивной ходьбы»; «врезка лунок» — ходьба па
носках или на пятках; «ходьба вразбивку» — зигзагообразные движения;
«обычный шаг»; «ходьба боком» — перемещение «приставным шагом» или
спиной, чтобы помешать погоне определить направление движения.
При групповых операциях на местностях, где хорошо были видны следы,
ниндзя чаще всего передвигались гуськом, след в след, скрывая количество
людей в отряде. Основными требованиями при ходьбе любым способом были
быстрота, экономия сил и контроль дыхания. Важным дополнением к
искусству ходьбы было передвижение на высоких, легких ходулях из бамбука
— такуэума, которые в случае необходимости можно было изготовить за
несколько минут.
Обитатели труднодоступных горных районов, ниндзя были прирожденными
альпинистами. Ребенок сызмальства приучался карабкаться по скалам и
каменистым осыпям, спускаться в расселины, переправляться через
стремнины и бездонные пропасти. Все эти навыки впоследствии должны были
помочь лазутчику взбираться на неприступные стены замков и проникать во
внутренние покои монастырей. Искусство скалолазания (сака-нобори, или
тохэки-дзюцу) было одним из самых сложных предметов в программе обучения
ниндзя. Хотя для облегчения подъема существовали некоторые
вспомогательные инструменты, считалось, что настоящий мастер должен
взбираться по отвесной стене не прибегая ни к чему более, кроме
собственных рук и ног. Секрет заключался в умении концентрировать силу и
жизненную энергию ци в кончиках пальцев. Таким образом, малейший выступ
или бугорок на поверхности стены становился надежной точкой опоры.
Нащупав хотя бы два-три выступа, ниндзя мог уверенно продолжать путь
наверх. Мысленно в это время он устремлялся «в глубь» стены, как бы
прилипая телом к каменному массиву. Стены замков, сложенные из огромных
обтесанных глыб, могли считаться неприступными благодаря своей высоте и
крутизне, но для тренированного лазутчика преодолеть подобное
препятствие со множеством щелей и щербин не составляло особого труда.
В средние века жизнь человека нередко зависела от коня. Вспомним
Ричарда III, который на поле боя щедро сулил «королевство за коня». Конь
был верным боевым спутником самурая и не раз выручал в беде разведчика.
Хотя условия местности в лагерях ниндзя редко позволяли держать коней и
передвигались они в основном пешком, самурайское искусство верховой
езды (ба-дзюцу) также входило в курс обучения.
Вольтижировка
ниндзя помимо обычной выездки, скачек с препятствиями и стрельбы с
седла предусматривала некоторые акробатические трюки. Юный ниндзя
осваивал технику езды под брюхом лошади или свесившись на один бок, так,
что стрелы противника были ему не страшны. Он должен был уметь
вскакивать на мчавшуюся лошадь, на всем скаку падать из седла,
свешиваться па стременах и волочиться по земле, притворяясь убитым.
Одним из самых сложных номеров было перескакивание с лошади на лошадь.
Еще труднее был прыжок на лошадь с земли, при котором следовало ногой
вышибить из седла всадника и занять его место. Кое-чего, правда, ниндзя
не умели, например стоять в седле, но это объясняется только отсутствием
традиции.
Во всяком случае, любой ниндзя в искусстве джигитовки намного
превосходил среднего самурая. Приблизительно с четырех-пяти лет
мальчиков и девочек в лагере ниндзя начинали обучать борьбе без оружия и
с оружием — по системе одной из школ дзю-дзюцу, но с обязательным
включением акробатических элементов, что давало бойцу явные преимущества
в схватке. Кроме того, детей подвергали жестоким и весьма болезненным
процедурам с целью добиться свободного расчленения суставов. В
результате многолетних упражнений суставная сумка расширялась и ниндзя
мог по собственному усмотрению «вынуть» руку из плеча, «отстегнуть»
ногу, перевернуть стопу или кисть. Эти странные свойства были неоценимы в
тех случаях, когда шпиону приходилось пролезать в узкие отверстия или
освобождаться от пут, наложенных каким-нибудь хитроумным способом.
Оказавшись в руках преследователей и дав себя связать, ниндзя обычно
напрягал все мышцы, чтобы потом ослабить веревку общим расслаблением,
«вынимал» руки, чтобы петли соскользнули с плеч. Дальнейшее уже было
делом техники. Тем же манером ниндзя мог освободиться от болевого
захвата или замка. В фехтовании расчленение сустава позволяло на
несколько сантиметров удлинить руку при ударе.
В некоторых школах добивались также ослабления восприимчивости к
боли. Для этого с ранних лет тело обрабатывалось специальным «болевым»
массажем, в который входили постукивания и сильные удары, щипки, хлопки,
а позже — «накатывание» корпуса, рук и ног при помощи граненой палки.
Со временем образовывался топкий, но прочный мышечный корсет, а болевые
ощущения значительно притуплялись.
Естественным сопровождением всего комплекса физического воспитания было
общее закаливание организма. Детей не только приучали ходить в любую
погоду почти нагишом, но и заставляли часами сидеть в ледяной струе
горной реки, ночевать в снегу, день проводить на палящем солнце, подолгу
обходиться без пищи и воды, добывать пропитание в лесу.
Острота чувств доводилась до предела, ибо от правильной и быстрой
реакции зависела жизнь. Зрение должно было помогать ниндзя не только
выведывать секреты неприятеля, но и благополучно избегать западни.
Поскольку разведывательные операции обычно проводились ночью, возникала
насущная потребность ориентироваться в темноте. Для развития ночного
видения ребенка периодически помещали на несколько дней и даже недель в
пещеру, куда едва пробивался снаружи дневной свет, и заставляли уходить
все дальше и дальше от источника света. Иногда применяли свечи и факелы.
Постепенно интенсивность света сводилась к минимуму, и ребенок
приобретал способность видеть в кромешном мраке. В результате
регулярного повторения подобных тренировок эта способность не исчезала,
а, наоборот, закреплялась.
Зрительная память развивалась специальными упражнениями на
внимательность. Например, на камне раскладывался набор из десяти
предметов, прикрытый платком. На несколько секунд платок поднимался, и
юный ниндзя должен был без запинки перечислить все увиденные предметы.
Постепенно число предметов увеличивалось до нескольких десятков, состав
их варьировался, а время демонстрации сокращалось. После нескольких лет
такого обучения разведчик мог по памяти восстановить во всех деталях
сложную тактическую карту и дословно воспроизвести дюжину страниц
единожды прочитанного текста. Наметанный глаз ниндзя безошибочно
определял и «фотографировал» рельеф местности, расположение коридоров
замка, малейшие изменения в маскировке или поведении часовых.
Слух доводился до такой степени изощренности, что ниндзя не только
различал по голосу всех птиц и угадывал в птичьем хоре условный сигнал
партнера, но и «понимал язык» насекомых и пресмыкающихся. Так, умолкший
хор лягушек на болоте говорил о приближении врага. Громкое жужжание
комаров под потолком комнаты свидетельствовало о засаде на чердаке.
Приложив ухо к земле, можно было на огромном расстоянии услышать топот
конницы. По звуку камня, брошенного со стены, можно было определить
глубину рва и уровень воды с точностью до метра. По дыханию спящих за
ширмой можно было точно высчитать их количество, пол и возраст, по звону
оружия определить его вид, по свисту стрелы — дистанцию до лучника. И
не только это…
Приспосабливаясь к действиям в темноте, ниндзя учились видеть
по-кошачьи, но в то же время стремились компенсировать зрение за счет
слуха, обоняния и осязания. Кроме того, тренировка, рассчитанная на
продолжительную слепоту, призвана была развить и великолепно развивала
экстрасенсорные способности.
Многолетние упражнения сообщали уху ниндзя собачью чуткость, но его
поведение в темноте было связано с целым комплексом слуховых,
обонятельных и осязательных ощущений. Ниндзя мог вслепую судить о
близости огня по степени теплоты, о соседстве человека — по звуку и
запаху. Мельчайшие перемены вентиляционных струй позволяли ему отличить
сквозной проход от тупика и большую комнату от каморки. При длительном
отключении зрения у человека быстро прогрессировала способность
ориентироваться как в пространстве, так и во времени. Ниндзя, не
имевший, естественно, часов, орудуя в закрытом помещении, был лишен
возможности высчитывать время по звездам. Тем не менее, основываясь на
своих ощущениях, он определял, который час, с точностью до нескольких
минут. Наиболее талантливые ученики через несколько лет занятий
действовали с повязкой на глазах почти так же свободно, как и без нее.
Культивируя в себе способности к внушению, они устанавливали порой
«телепатический контакт» с невидимым противником, сидящим в засаде, и
наносили упреждающий удар точно в цель. В японских домах с обилием
раздвижных перегородок из вощеной бумаги и ширм, где глаза далеко не
всегда могли поведать о местонахождении врага,— все прочие органы чувств
приходили на помощь. Пресловутое «шестое чувство», или «экстремальный
разум» (гоку-и), о котором так любили рассуждать теоретики бу-дзюцу, по
сути дела являлось производным от имеющихся пяти, а точнее, трех —
слуха, осязания и обоняния. С их помощью можно было вовремя избежать
ловушки и даже отразить не оборачиваясь нападение с тыла.
Читателя, сомневающегося в достоверности столь экзотических талантов,
мы можем отослать, например, к сочинению Дени Дидро «Письмо о слепых в
назидание зрячим», где описываются еще более фантастические свойства
человеческой натуры. В частности, Дидро приводит такой поучительный
случай, сопровождая его верным обобщением: «Слепой так правильно
реагирует на шум и на голос, что я не сомневаюсь: упражнение в этом
может сделать слепых очень ловкими и очень опасными. Я расскажу вам по
этому поводу один эпизод со слепым, который убедит вас в том, что если
бы он научился пользоваться соответствующим оружием, то было бы довольно
неблагоразумно подставлять грудь под его пистолетный выстрел или
ожидать удара камнем. В молодости у него (слепого) была стычка с одним
из братьев, окончившаяся довольно плачевно для последнего.
Раздосадованный на него из-за каких-то неприятных замечаний, слепой
схватил первый попавшийся ему под руку предмет, бросил в брата, попал
ему в лоб, и тот упал».
Что случайности здесь не было и что подобный навык может воспитать в себе зрячий, подтвердят охотники, стреляющие «на звук».
Обоняние также говорило ниндзя о присутствии людей или животных, а кроме
того, помогало понять расположение покоев замка. Гостиная, спальня,
кухня, не говоря уж об отхожем месте, резко различались по запахам. К
тому же обоняние, а в равной степени и вкус были незаменимы при
некоторых фармацевтических и химических операциях, к которым порой
прибегали ниндзя.
Физическая подготовка ниндзя продолжалась вплоть до наступления
зрелости, которое знаменовалось обрядом посвящения в члены рода.
Инициация обычно проводилась, как и в самурайских семьях, в пятнадцать
лет, но иногда и раньше. Только став полноправными членами общины, юноши
и девушки переходили от стандартного психофизического тренинга к
познанию сокровенных таинств духа, заключенных в учении монахов-ямабуси в
Дзэн и в изощренных методиках йоги.
Откуда пришли ямабуси, какое отношение имеют они к наемным шпионам и
убийцам? Ямабуси — самая загадочная из когда-либо существовавших в
Японии буддийских сект, более напоминающая монашеский орден.
Записывается это слово иероглифом, идентичным даосскому понятию
«святой», «совершенномудрый» (сянъ), что говорит о тесной связи секты с
доктринами сянь-даосизма о самосовершенствовании и продлении жизни.
Однако по звучанию слово ямабуси означает «спящие в горах», что само по
себе свидетельствует о направленности их учения. Секта сложилась в IX—X
вв., оформившись как монашеский орден. Считается, что ямабуси изобрели
особую разновидность йоги, углубляя мистические аспекты эзотерических
буддийских сект Сингон и Тэидай. Свои открытия они обобщили в труде,
недоступном взору простых смертных. Название упомянутого труда
«Сюгэн-до» («Путь приобретения могущества»), и все его положения должны
были передаваться изустно — от учителя прозелиту. Как правило, верными
учениками ямабуси становились ниндзя, жившие по соседству.
Посвятив жизнь аскезе и неустанным радениям в глуши лесов, ямабуси лишь
изредка спускались со скалистых вершин, чтобы поклониться святыням
центрального храма ордена — Дайгодзи в Киото. Большинство ямабуси,
подобно даосским отшельникам Китая и Кореи или подвижникам иных сект
тантрического буддизма, осваивая тайны йоги, специализировались в
какой-нибудь одной узкой области: например, совершенствовали «технику
рук», задержку дыхания под водой или владение кинжалом. Можно себе
представить, что несколько десятилетий упорного труда и безгрешной жизни
по канону «Сюгэн-до» давали неплохие результаты. Не случайно
большинство школ воинских искусств и почти все традиции нин-дзюцу
связывали свое происхождение с легендарными ямабуси. От них предводители
общин ниндзя узнавали мантры и мудры, которые должны были помочь
отважным лазутчикам в их предприятиях.
Конечно, далеко не все ниндзя получали из рук ямабуси ключ к загадке
Бытия, далеко не всем с равным успехом удавалось применять свои
познания. Тем не менее очевидно, что многие хранители традиций
нин-дзюцу, как и наставники воинских искусств в ряде самурайских
клановых школ, черпали энергию и вдохновение в неиссякаемом источнике
тантрийской магии. Из тантрических книг по медицине и алхимии были
заимствованы навыки составления ядов быстрого и медленного действия,
лечебных бальзамов и питательных смесей наподобие уникальных
концентратов в виде пилюль, способных утолять голод и жажду в течение
нескольких дней.
Наряду с мудрами (основных мудр, относящихся к важным энергетическим
центрам, насчитывалось девять) и мантрами пользовались и менее
экзотическими, но более надежными методами акупрессуры для залечивания
травм и преодоления всевозможных физических и психических расстройств.
Так, следовало: для преодоления чувства страха одновременно в течение
пяти минут ритмично нажимать указательными пальцами обеих рук на точки
«Божественного спокойствия», расположенные на внешней стороне икры ближе
к колену; для преодоления усталости — некоторое время активно нажимать в
ритме пульса кончиком большого пальца одной руки на точку,
расположенную на «подушечке» между первой и второй фалангой мизинца
другой руки; для притупления чувства жажды — в течение нескольких минут
ритмично покусывать кончик языка; для снятия головной боли после
контузии — массировать точку, расположенную между большим и указательным
пальцами обеих рук попеременно и т. д. Рекомендации имелись буквально
на все случаи жизни, что позволяло лазутчикам зачастую обходиться без
помощи врача. В сочетании с самовнушением акупрессура была мощным
стимулятором жизнедеятельности в экстремальных условиях.
Многие самураи, не говоря уж о простых горожанах и крестьянах,
всерьез верили, что ниндзя знаются с нечистой силой, к чему, конечно,
было достаточно оснований. Взять хотя бы удивительное свойство
неожиданно «исчезать» из поля зрения, словно растворившись в воздухе… Но
при ближайшем рассмотрении ничего сверхъестественного в подвигах ниндзя
мы не обнаружим. Наоборот, мы столкнемся с неукротимой жаждой познания
человеческого естества, помноженной на повседневное усердие и
опирающейся на мощную традицию.
«Высшее образование» ниндзя не ограничивалось спортивным многоборьем и
даже магией тантрических обрядов. Лазутчик должен был уметь не только
подкрадываться, подслушивать, подглядывать и убивать. Для того чтобы
перерабатывать и анализировать добытую информацию, необходимо было
свободно читать сложнейшие тексты, написанные замысловатой
иероглифической скорописью в старинной манере, а подчас и на китайском
языке, разбираться в вопросах фортификации, картографии, стратегии и
тактики.
Для маскировки во время разведывательных операций, особенно требующих
длительного сбора информации («работы резидента»), ниндзя тщательно
разучивали семь классических амплуа:
— Бродячий актер. Роль требовала знания народных песен и плясок
данной местности, равно как и акробатических номеров, реприз бродячих
комедиантов.
— Странствующий монах, собирающих подаяние (комусо). Роль
требовала знания множества расхожих молитв и треб, а также монастырского
устава и различных тонкостей обращения.
— Горный отшельник. Эта роль для ниндзя представляла наименьшую сложность, ибо в городах яма-буси обычно рассматривались как юродивые.
— Буддийский священник. Тут требовались примерно те же
познания, что и в случае с нищим монахом, но, разумеется, с большим
вниманием к ритуалу и реалиям «своего» храма.
— Иллюзионист и жонглер. Для этой роли необходима была общая «цирковая» подготовка.
Особенно важно было освоение иллюзионистских номеров с переодеванием,
нахождением и извлечением предметов, утаиванием крупных предметов под
одеждой и с «исчезновением» на заранее подготовленные позиции. Каждый
уважающий себя ниндзя должен был стать профессиональным фокусником.
— Обычный крестьянин или горожанин. Роль требовала определенных познаний в сельском хозяйстве или ремесле.
— Купец. Роль предполагала знакомство с конъюнктурой рынка и умение разбираться в качестве товаров.
В эпоху Муромати, когда победоносный Такэда Сингэн вел одну за другой
военные кампании в разных концах страны, он привил многим кланам ниндзя
сравнительно новые для них навыки дальней сигнализации. Для передачи
срочной информации на расстояние стали использоваться сигнальные костры с
разным качеством дыма, флаги, барабаны, гонги и раковины-трубы.
Например, если ниндзя со стены вражеского замка вывешивал красный флаг,
это означало, что осаждающей армии следует применить зажигательные
снаряды, если синий — прибегнуть к водяным средствам, то есть попытаться
затопить укрепления.
Несмотря на то что все кланы ниндзя давали универсальное
шпионско-диверсионное образование, главным для квалифицированного
лазутчика было в совершенстве освоить коронную технику своей школы. Так,
Гёкку-рю из поколения в поколение передавала секреты поражения болевых
точек при помощи пальцев (юби-дзюцу), Котто-рю специализировалась по
болевым захватам, переломам и вывихам (коппо), а также практиковала
искусство гипноза (саймин-дзюцу). В физической подготовке по системе
этой школы особенно заметно сказывалось влияние индийской йоги. Кюсин-рю
славилась мастерами копья, меча и дротика. Свои секреты имели и ниндзя
Синсю-рю по прозвищу «прозрачные волны», и их собратья из Дзёсю-рю —
«бурные волны», из Рикудзэн-рю — «черные обмотки», из Косю-рю — «дикие
обезьяны».
Никакой, даже самый опытный ниндзя, искушенный в тайнах гипноза и
черной магии, никогда не выходил на задание без «джентльменского набора»
оружия и технических средств. Ниндзя были если не изобретателями, то,
по крайней мере, активными потребителями и модернизаторами всевозможных
видов холодного оружия (прежде всего, уменьшенных и потайных типов), а
также подрывных механизмов и военно-инженерных приспособлений.